Всё-таки, взаимодействие Шико и Генриха Наваррского непередаваемо прекрасно! Их диалоги и сцены с их участием можно читать просто запоем.
Обожаю такие моменты в любой истории, когда любимому персонажу находится достойный во всех смыслах противник) А тут есть все условия для отличной интриги. Они оба не те, кем кажутся, - вот прямо совсем-совсем, и оба ведут свои двойные-тройные и ещё фиг знает какие игры, оба стремятся управлять ситуацией в угоду своим целям. Это же просто прекрасно. Нет ничего увлекательней, чем наблюдать за таким взаимодействием.
Вообще, честно говоря, я даже не знаю, что из их диалогов и сцен цитировать - там надо брать прямо целые куски книги, целые эпизоды, где интрига разворачивается (перед этим хорошенько так завернувшись) во всей своей красе.
Ну вот, например, тут я выложу, пожалуй, целую главу с их участием, просто чисто ради фана, потому что это прикольно перечитывать. У них всё взаимодействие строится на концепте "Проверим, кто из нас хитрожопей?"
* * *
Глава 19.
С КЕМ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ ПРОВОДИЛ НОЧЬ КОРОЛЬ НАВАРРСКИЙ
Ужин прошел очень весело. Казалось, и в мыслях и в сердце Генриха рассеялся всякий мрак, а когда Беарнец находился в таком расположении духа, он был приятнейший сотрапезник.
Что касается Шико, то он постарался как можно тщательнее скрыть пока еще смутное беспокойство, которое охватило его при появлении испанского посла, сопровождало во дворе, усилилось при раздаче золота нищим и больше уже не покидало.
Генрих пожелал, чтобы его куманек Шико отужинал с ним наедине. При дворе короля Генриха он всегда ощущал к Шико некую слабость, довольно обычную слабость умного человека к другому умному человеку. Шико со своей стороны, если оставить в стороне испанского посла, нищих с их паролем и обрезанными золотыми монетами, тоже питал к наваррскому королю большую симпатию.
Видя, что король переходит от одного вина к другому и во всем решительно ведет себя как добрый сотрапезник, Шико решил быть воздержаннее, чтобы не пропустить ни одного словца, которое могло вырваться у Беарнца, возбужденного свободой общения за ужином и крепостью вин.
Генрих пил, не стесняясь, и умел так увлекать за собою собутыльников, что Шико не удавалось отставать от него больше, чем на один стакан из трех.
Но мы уже знаем, что у г-на Шико голова была крепкая. Что до Генриха Наваррского, то он уверял, что все вина эти местные, и он привык пить их, как молоко.
Все это было приправлено любезностями, которые без конца говорили друг другу собутыльники.
– Как я вам завидую, – сказал королю Шико, – какой у вас приятный двор и веселая жизнь, сир! Сколько благодушных лиц вижу я в вашем славном доме, и как благоденствует эта прекрасная Гасконь!
– Если бы жена моя была здесь, дорогой мой Шико, я не сказал бы тебе того, что я скажу. Но в отсутствие ее могу признаться, что самая приятная сторона моей жизни та, которой ты не видишь.
– Ах, сир, вы правы, чего только не говорят о вашем величестве.
читать дальшеГенрих откинулся на спинку кресла и, смеясь, погладил бороду.
– Да, да, не правда ли? – сказал он. – Утверждают, что я царствую главным образом над своими подданными женского пола.
– Так точно, сир, а между тем меня это удивляет.
– Почему, куманек?
– А потому, сир, что в вас гнездится тот беспокойный дух, который творит великих монархов.
– Ах, Шико, ты ошибаешься, – сказал Генрих. – Лени во мне больше, чем беспокойства, доказательство тому – вся моя жизнь. Если я завожу любовные шашни, то всегда с женщиной, которая у меня под боком, если выбираю вино, то всегда из ближайшей ко мне бутылки. Твое здоровье, Шико.
– Сир, вы оказываете мне честь, – ответил Шико, осушая свой стакан до последней капли, ибо король следил за ним острым взглядом, читавшим, казалось, потаеннейшие его мысли.
– И потому, – продолжал король, поднимая глаза к небу, – какая идет грызня у меня в доме, куманек!
– Да, понимаю: все фрейлины королевы обожают вас, сир.
– Они же все время тут, по соседству, Шико.
– Эге, сир! Из вашей аксиомы следует, что если бы вы проживали в Сен-Дени, а не в Нераке, король вел бы не такое мирное существование, как сейчас.
Генрих помрачнел.
– Король! Что вы мне рассказываете, Шико? – продолжал Генрих Наваррский. – Король? Вы что же, воображаете, что я Гиз? Я хочу получить Кагор, это верно, но лишь потому, что он тут, рядом: опять же по моей системе, Шико. Я честолюбив, но лишь пока сижу в кресле. Стоит мне встать, и я уже ни к чему не стремлюсь.
– Помилуй бог, сир! – ответил Шико. – Это стремление заполучить то, что находится под рукой, очень напоминает Цезаря Борджиа, он составлял себе королевство, беря город за городом и утверждая, что Италия – артишок, который нужно съедать листочек за листочком.
– Этот Цезарь Борджиа, сдается мне, куманек, был не такой уж плохой политик, – сказал Генрих.
– Да, но очень опасный сосед и очень плохой брат.
– Ну вот, уж не сравниваете ли вы меня, гугенота, с сыном папы? Осторожнее, господин посол!
– Сир, я вас ни с кем не стал бы сравнивать.
– Почему?
– Потому что, на мой взгляд, каждый, кто сравнит вас с кем-либо, кроме вас самих, ошибется. Вы, сир, честолюбивы.
– Странное дело! – заметил Беарнец. – Вот человек, который изо всех сил старается заставить меня к чему-то стремиться!
– Упаси боже, сир! Как раз наоборот, я всем сердцем желаю, чтобы ваше величество ни к чему не стремились.
– Послушайте, Шико, – сказал король, – вам ведь незачем торопиться в Париж, не так ли?
– Незачем, сир.
– Ну, так проведите со мной несколько дней.
– Если ваше величество оказываете мне честь желать моего общества, я с величайшей охотой проведу у вас с недельку.
– Неделю – отлично, куманек: через неделю вы будете знать меня, как родного брата. Выпьем, Шико.
– Сир, мне что-то больше не хочется, – сказал Шико, начинавший уже отказываться от попытки напоить короля, на что сперва покушался.
– В таком случае, куманек, я вас покину, – сказал Генрих. – Ни к чему сидеть за столом без дела? Выпьем, говорю я вам!
– Зачем?
– Чтобы крепче спать. Это наше местное винцо нагоняет такой сладкий сон. Любите вы охоту, Шико?
– Не слишком, сир. А вы?
– Я просто обожаю ее, с тех пор как жил при дворе короля Карла Девятого.
– А почему ваше величество делаете мне честь, выясняя, люблю ли я охоту?
– Потому что завтра у меня охота, и я намерен взять вас с собой.
– Сир, это для меня большая честь, но…
– О куманек, будьте покойны, эта охота будет радостью для глаз и для сердца каждого военного. Я хороший охотник и хочу, чтобы вы, черт побери, видели меня в самом выгодном свете. Вы же говорили, что хотите меня получше узнать?
– Помилуй бог, сир! Признаюсь, это одно из самых страстных моих желаний.
– Ну, вот: как раз с этой стороны вы меня еще не изучали.
– Сир, я сделаю все, что угодно будет королю.
– Хорошо. Значит, мы договорились! А, вот и паж, нам помешали.
– Что-нибудь важное, сир?
– Какие могут быть дела, когда я сижу за столом? Вы, дорогой Шико, просто удивляете меня: вам все представляется, что вы при французском дворе. Шико, друг мой, знай ты одно: в Нераке…
– Что в Нераке, сир?
– В Нераке после хорошего ужина ложатся спать.
– А этот паж?..
– Да разве паж может доложить только о деле?
– Ах, сир, я понял и иду спать.
Шико встал, король последовал его примеру, взял своего гостя под руку. Шико показалась подозрительной поспешность, с которой его выпроваживали. Впрочем, после появления испанского посла все решительно начинало вызывать у него подозрения. Поэтому он решил выйти из кабинета как можно позже.
– Ого! – сказал он, шатаясь. – Странное дело, сир!
Беарнец улыбнулся.
– Что случилось, куманек?
– Помилуй бог, голова у меня кружится. Пока я сидел, все шло отлично, а когда встал.., брр!
– Ну вот, – сказал Генрих, – мы же только пригубили вина!
– Пригубили, сир? Вы называете это – пригубить? Браво, сир! Ну и здорово же вы пьете, склоняюсь перед вами, как ленник перед сюзереном: по-вашему, это называется пригубить?
– Шико, друг мой, – сказал Беарнец, стараясь острым, свойственным ему одному взглядом удостовериться, действительно ли Шико пьян или только притворяется, – Шико, друг мой, по-моему, самое лучшее, что ты можешь сейчас сделать, – это отправиться спать.
– Да, да, сир. Доброй ночи, сир.
– Доброй ночи, Шико, до завтра!
– Да, сир, до завтра. Ваше величество вполне правы, лучшее, что Шико может сделать, – это пойти спать. Доброй ночи, сир!
И Шико разлегся на полу.
Видя, что его собутыльник решительно не желает уходить, Генрих бросил быстрый взгляд на дверь. Каким беглым ни был этот взгляд, Шико его уловил.
– Ты так пьян, бедняга Шико, что даже не заметил одной вещи.
– Какой?
– Что ты принял половики моего кабинета за свою постель.
– Шико – человек военный, Шико это безразлично.
– Тогда ты и другого не замечаешь?
– А-а! Что же это такое – другое?
– Что я кого-то жду.
– Ужинать? Так давай ужинать!
Шико сделал тщетную попытку приподняться.
– Помилуй бог, – вскричал Генрих, – как это тебя сразу развезло, куманек! Да убирайся ты, черт побери, или ты не понимаешь, что она уже ждет!
– Она! – сказал Шико. – Кто такая?
– Э, черт возьми, женщина, которая ко мне пришла и стоит там за дверью.
– Женщина! Что же ты сразу не сказал, Генрике!.. Ах, простите, – спохватился Шико, – я думал.., думал, что говорю с французским королем. Он меня, видите ли, совсем избаловал, добряк Генрике. Что же вы сразу не сказали, сир? Я ухожу.
– Ну и прекрасно, ты – настоящий рыцарь, Шико. Ну вот, хорошо, вставай и уходи, мне же предстоит не спать всю ночь, – понимаешь? – всю ночь.
Шико встал и, пошатываясь, направился к двери.
– Прощай, друг мой, прощай, спи хорошо.
– А вы, сир?
– Тсс!
– Да, да, тсс!
Он открыл дверь.
– В галерее ты найдешь пажа. Он проводит тебя в твою комнату. Ступай.
– Благодарю вас, сир.
И Шико вышел, отвесив предварительно такой низкий поклон, на какой только способен был выпивший человек.
Но едва дверь за ним закрылась, все следы опьянения исчезли. Он сделал шага три, а затем, внезапно вернувшись к двери, приставил глаз к широкой замочной скважине.
Генрих уже открывал противоположную дверь незнакомке, которую Шико, любопытный, как все послы, хотел во что бы то ни стало увидеть.
Но вместо женщины вошел мужчина.
И когда этот человек снял шляпу, Шико узнал благородные и строгие черты Дюплесси-Морнэ, сурового и бдительного советника короля Наваррского.
– О черт, – пробормотал Шико. – Этот визит, уж наверно, помешал нашему любовнику больше, чем мог ему помешать я.
Но при появлении Дюплесси-Морнэ лицо Генриха выразило только радость. Он пожал вновь прибывшему обе руки, пренебрежительно оттолкнул накрытый стол и усадил Морнэ подле себя со всем пылом, который мог испытывать любовник, приближаясь к своей милой.
Он, видимо, с нетерпением ждал первых слов, которые произнесет его советник. Но внезапно, еще до того, как Морнэ заговорил, он встал и, сделав ему знак обождать, подошел к двери и закрыл ее на задвижку, проявляя осмотрительность, которая заставила Шико весьма и весьма задуматься.
Затем он устремил пылающий взор на карты, планы и письма, которые передавал ему – одно за другим – его министр.
Король зажег еще несколько свечей и принялся писать и делать какие-то отметки на географических картах.
– Ого! – прошептал Шико. – Вот как славно проводит ночи Генрих Наваррский! Помилуй бог, если они все такие, Генрих Валуа рискует провести немало скверных ночей.
В это мгновение он услышал за собою шаги. Это был паж, дежуривший в галерее и ожидавший его по приказу короля.
Боясь, как бы его не застали подслушивающим, Шико выпрямился во весь свой рост и попросил мальчика провести его в предназначенную ему комнату.
К тому же узнавать больше было нечего. Появление Дюплесси сказало ему все.
– Следуйте, пожалуйста, за мной, – сказал д'Обиак, – мне поручено указать вам вашу комнату.
И он проводил Шико на третий этаж, где для него приготовлено было помещение.
У Шико не оставалось уже никаких сомнений. Он прочел уже половину знаков, составлявших ребус, именовавшийся королем Наваррским. Поэтому он и не пытался заснуть, но в мрачной задумчивости уселся на кровать. Луна, спускаясь к заостренным углам крыши, лила словно из серебряного кувшина свой голубоватый свет на поля и реку.
«Дело ясное, – нахмурясь, думал Шико, – Генрих – настоящий король, он тоже затевает заговоры. Весь этот дворец, парк, город – все – очаг заговора, женщины заводят любовные шашни, но за этими шашнями – политика, мужчины, горя надеждой, куют свое грядущее счастье! Генрих лукав, ум его граничит с гениальностью. Он в сношениях с Испанией, страной всяческих коварных замыслов. Кто знает – может быть, за его благородным ответом послу скрываются мысли совершенно противоположные, может быть, он предупредил об этом посла, подмигнув ему или дав какой-нибудь другой знак, которого я, сидя в своем укрытии, не мог уловить. У Генриха есть соглядатаи. Он их оплачивает или поручает кому-нибудь оплачивать. Эти нищие ни более ни менее, как переодетые дворяне. Искусно вырезанные золотые монеты – условные знаки, вещественный, осязаемый пароль. Генрих разыгрывает влюбленного безумца, и в то время как все воображают, что он занят любовными делами, он по ночам работает с Морнэ, который никогда не спит и не знает, что такое любовь. Вот что я должен был увидеть – и увидел. У королевы Маргариты есть любовники, и королю это известно. Он знает, кто они, и терпит их, ибо еще нуждается в них, или в ней, или и в них и в ней вместе. Он плохой военный, значит, ему нужны полководцы, а так как денег у него мало, он вынужден оплачивать их тем, что они предпочитают. Генрих Валуа сказал мне, что не может спать. Помилуй бог! Хорошо делает, что не спит. Счастье наше еще, что этот коварный Беарнец – добрый дворянин, которому бог дал способность к интригам, но позабыл дать силу и напористость. Говорят, Генрих боится мушкетных выстрелов; утверждают, что, когда совсем еще юным его взяли на войну, он не смог высидеть в седле более четверти часа. К счастью нашему, – повторил про себя Шико, – ибо в такое время, как наше, если человек, искусный в интригах, еще к тому же силен и смел, он может стать повелителем мира. Да, имеется Гиз – этот обладает обоими качествами: и даром интриги, и сильной рукой. Но плохо для него то, что его мужество и ум всем известны, а Беарнца никто не опасается. Один я его разгадал».
И Шико потер себе руки.
«Что ж? – продолжал он свою мысль. – Теперь, когда он разгадан, мне здесь делать нечего. Поэтому, пока он работает или спит, я потихоньку-полегоньку выберусь из города. Мало, думается мне, есть послов, которые могут похвастать, что в один день выполнили всю свою миссию. Я же это сделал. Итак, я выберусь из Нерака, а очутившись за пределами его, поскачу что есть духу во Францию».
И он принялся прицеплять к сапогам шпоры, которые отцепил, идя к королю.
* * *